131-я сессия Ученого совета ОИЯИ в смешанном формате состоялась 24–25 февраля под сопредседательством директора ОИЯИ академика РАН Григория Трубникова и академика НАН Беларуси Сергея Килина. С докладом, посвященным научным итогам 2021 года, выступил Григорий Трубников. Директор ОИЯИ прокомментировал ход сессии, направления дальнейшего развития Института, а также ответил на вопросы Еженедельника ОИЯИ.

– Григорий Владимирович, нынешняя сессия Ученого совета в каком-то смысле судьбоносная. Как вы расцениваете реакцию членов Ученого совета на ваш доклад?

– Мне кажется, что реакция была очень заинтересованная. Я не ожидал, что будет так много детальных вопросов. Обычно первый доклад на сессии очень информативный, слушателям нужно какое-то время, чтобы переварить информацию, и мозг воспринимает ее не сразу. А здесь по окончании доклада с вопросами и комментариями, не дожидаясь приглашений сопредседателя сессии, выступили около десяти членов Ученого совета, и все вопросы были по существу. Как по основным научным направлениям, так и по тому, насколько наша научная программа конкурентна, и насколько планы соотнесены с ресурсами и планами других лабораторий мира, насколько адекватно мы оцениваем и самих себя, и то, что в этой гонке мы не одни, что в забеге много участников.

Я очень благодарен за вопросы, в том числе по нашим так называемым флагманским проектам: по life science (наукам о жизни), по прикладным исследованиям. Мы считали очень важным, поднимая, формулируя эту программу, создавать ее от задач будущих пользователей. Это означает, что именно они определяют для нас техническое задание, сподвигая нас на разработку новых прорывных технологий. Конечно, мы должны сделать большое усилие для этого. Мы обратились к странам-участницам, научным центрам и университетам с просьбой назвать еще не занятые в мире ниши, которые мы могли бы в ОИЯИ наиболее эффективно по науке отработать. Какими рекордными параметрами должны обладать соответствующие этим задачам установки, чтобы они были востребованы пользователями в течение как минимум пяти-десяти лет. Таким образом, и медицинские ускорители, и прикладные пучки на комплексе NICA, и то, что сейчас создает ЛЯР, установки для прикладных исследований, – все это именно по такому принципу собиралось. Что касается наук о жизни, мне кажется, мы, отойдя от общих слов и осознания общих магистральных направлений для многих научных институтов в мире, что называется, формуем программу в выделенных довольно узких, но необыкновенно интересных областях, в которых мы действительно могли бы быть самыми сильными. Не секрет, что медицина, радиобиология, нейронауки, геномные технологии – это сейчас самый финансовоемкий сектор научных исследований. Самые большие ресурсы, и человеческие, и финансовые, идут именно в этот сектор. И нам очень важно не просто модные слова в планах вписывать, а ориентироваться на те задачи и те области, в которых мы действительно можем быть конкурентными. А наше главное конкурентное преимущество – уникальный набор экспериментальных установок.

Обсуждая программу в области life science, мы понимаем, что мест, подобных Дубне, в мире, наверное, два или три. Это RIKEN, где создана огромная база ускорителей разного плана с разными спектрами энергий частиц, это Германия с центром в Дармштадте, где тоже несколько источников и много групп занимаются биологией и медициной. Ну и, наверное, один-два центра в Соединенных Штатах. Но чтобы в одном месте, на одной территории ты мог иметь и гамма-кванты, и электроны, и протоны, и тяжелые ионы, и широкий диапазон энергий, и приехав один раз, за короткий срок провести целый комплекс исследований, – преимущество, которое мы собираемся развивать.

Ну и, конечно, важный момент – баланс между внутренними и внешними проектами, внутренними и внешними экспериментами. К этому надо относиться очень осторожно. И, думаю, после докладов трех вице-директоров, в которых обсуждались детали тех или иных экспериментов, спектр вопросов будет самым «горячим». Это правильно, потому что от Ученого совета мы ждем беспристрастной, открытой, честной оценки наших возможностей не просто в каком-то изолированном месте, а в том мировом ландшафте, где много подобных центров и установок. И Ученый совет, в котором представлено около сорока лабораторий мира, его эксперты точно представляют картину этого мира, и их рекомендации, критика наиболее ценны для Института. И данная сессия для нас действительно в каком-то смысле историческая. Потому что это первый подход. Материал сырой пока еще. Но он самый интересный, потому что мы друг другу сейчас помогаем определиться.

– Наверное, стоит напомнить, что своеобразная «разминка» по так называемой «приоритизации» проектов новой семилетки была проведена на совсем недавнем заседании Научно-технического совета Института, где впервые обсуждалась концепция новой семилетки?

– Вы знаете, НТС – я бы сказал, главная арена, где это нужно обсуждать. НТС для меня самая существенная площадка. И самая интересная. С кем еще, как не со своими сотрудниками, в родной среде, в которой ты вырос и которая наиболее критична, обсуждать будущее Института? Это надо понимать так, что когда люди с критикой выступают, они не себя лично защищают, а защищают свое дело, свою область исследований, свои коллективы. И делают это, независимо от степени эмоциональности и формы выражения, всегда конструктивно. И это очень важно. Я и на заседании НТС в самом начале своего доклада сказал, что эта площадка самая важная в «спайке» КПП, Ученый совет, международная группа. То есть мы сами внутри Института как бы формируем свое будущее.

– Поскольку речь на совете пойдет о новой семилетке, несколько слов, пожалуйста, об этом…

– Логика, которую мы сейчас выстраиваем, заключается в следующем. Будущую семилетку можно назвать периодом сбора урожая. В середине «нулевых» годов страны-участницы определяли судьбу Института, его место в мировом ландшафте, а дальше, когда договорились о поддержке, консолидировались по полной программе. Следующие почти две семилетки – инвестиции в развитие Института. У нас сильно обновился персонал. Например, на том же комплексе NICA за семь или восемь лет: с 2009 по 2017-й пришли 400 человек. Вдумайтесь в эту цифру! В науке каждый человек, каждая голова – это сила. Это же не завод, не фабрика, не финансовое учреждение, – здесь каждый человек уникален. Построена фактически новая инфраструктура. В ЛЯР новые ускорители, в ЛФВЭ. В ЛРБ развиваются науки о жизни. В ЛЯП начиная с 2013 года наращивается Baikal-GVD. В ЛИТ создан и развивается суперкомпьютер «Говорун». Введено несколько новых спектрометров на ИБР-2. Все это должно уже работать для наших пользователей из стран-участниц. И мы бы хотели, чтобы максимальные ресурсы в следующей семилетке как раз были направлены на экспериментальные установки вокруг этих ускорителей, коллайдера, на поддержку людей, увеличение человеческого капитала в Институте. Мы хотели бы, чтобы Институт к 2030 году прирос примерно на полторы тысячи человек, а это не только установки, но и рабочие места, и инфраструктура, и многое другое. Это большая и сложная задача. Странам, я уверен, важно будет увидеть, что вложенные на протяжении двух семилеток инвестиции приносят плоды.