10 февраля лауреатом Демидовской премии стал академик А. Ю. Розанов (Палеонтологический институт РАН, ЛРБ ОИЯИ). Мы поздравили Алексея Юрьевича с высокой наградой и попросили прокомментировать событие.

Фото © «Научная Россия»

– Премия имеет длинную историю, ее основал промышленник П. Н. Демидов в XIX веке. Это самая престижная неправительственная премия, которая существует в науке. В ее экспертный совет входят видные ученые, а в попечительский совет люди, которые делают вложения в науку, в том числе, формируют финансовый статус премии. А вы сами никогда не входили в состав экспертного совета?

– Нет.

– Это оценка работ по гамбургскому счету…

– Я могу сказать, что из всех наград, которые я получал, эта – самая престижная. За многие годы ее существования всего 100 человек были ею награждены. Если я назову некоторые фамилии, вам будет понятен уровень этой премии. Это Д. И. Менделеев, Н. И. Пирогов, И. Ф. Крузенштерн. Вместе со мной получал премию выдающийся нейрохирург, признанный номером один в мире, А. Н. Коновалов, президент НМИЦ нейрохирургии имени Н. Н. Бурденко. Кого вы еще можете знать? Например, эту премию получал один из основоположников нашей космической медицины О. Г. Газенко. А совсем недавно эту премию получил Ю. Ц. Оганесян.

– Премию вы получили за новое направление в палеонтологии и астробиологии. Можете коротко рассказать об этих работах?

– Ну, это сказано для краткости формулировки, правда, в одном месте написано «за труды по палеонтологии», в другом – «за труды по биологии», сюда включаются и мои труды в ОИЯИ по астробиологии. Вот как сформулировано в дипломе: «академик Розанов, ученый с мировым именем, специалист в области геологии, биологии, палеонтологии, стратиграфии, астробиологии».

– То есть за совокупность всего сделанного за всю научную жизнь…

– Ну, конечно. Не за конкретную работу, а за заслуги вообще в науке. К несчастью или к счастью, я занимался многими вещами и везде «наследил».

– Вы стали первопроходцем в отдельных направлениях…

– Конечно, направление бактериальной палеонтологии я и обосновал, есть еще много вещей, которые я сделал впервые, вещи, которые во всех учебниках, — это касается стратиграфии. Меня избирали во многие международные организации, в их руководящие органы, например, я был вице-президентом Международной палеонтологической ассоциации, председателем Международной Кембрийской комиссии, работал экспертом в комитетах ЮНЕСКО.

– Возвращаясь к астробиологии, можно здесь ожидать в ближайшее время новых ярких результатов?

– Вы знаете, именно в ОИЯИ года полтора-два назад была создана книга «Метеорит Оргей (атлас микрофоссилий)». Там в авторах вся моя группа и наш коллега Ричард Хувер (США), который недавно стал почетным доктором РАН.

– Что вы можете посоветовать молодым ученым, как надо работать, чем, может быть, жертвовать, чтобы достичь ваших высот в науке?

– Жертвовать ничем не надо, надо просто добросовестно работать, как можно больше читать и, самое главное, и этим отличалась вся моя деятельность, – если я начинал какое-то дело, я всегда доводил его до конца. Иногда я затевал такие работы, которые длились 10-12 лет, но я их все равно доводил до конца. А наука такая вещь, где до конца выяснить ничего невозможно, это бесконечный процесс. Не надо пугаться, что что-то не будет получаться, или будет получаться, но все будут свистеть и топать ногами или, наоборот, хлопать в ладоши. Я проходил эти стадии многократно и – ничего, выжил.

– Не так давно был избран новый президент Академии наук. Ждете ли вы перемен в отношении государства к Академии, повышении ее роли в обществе, влияния на принятие решений государственного масштаба?

– Это вопрос непростой. Отношение к Академии было всегда сложное, авторитет Академии в разные времена тоже был разным. Разным было и отношение руководителей страны к науке: одни считали, что она важна, другие считали неважной, одни любили ученых и деньги давали, другие не любили и денег не давали. Что касается дня сегодняшнего, я думаю, несмотря на все сложности, отношение к науке начинает меняться, за исключением одного момента. Мне кажется, руководители страны не очень понимают, что импортозамещение это еще не наука, а игра в догонялки. Оторваться по-настоящему мы можем только в одном случае, если у нас фундаментальную науку будут охранять, не будут руководить исследованиями ученых. Деньги, которые выделяются на фундаментальную науку, могут быть небольшими, но неприкасаемыми. И последнее. Среди фундаментальных исследований будет много не очень важных, не ярких или вообще ошибочных вещей, но с этим надо мириться. Кроме того, именно в этом «хламе» лет через 30-50 кто-то найдет что-то интересное, что в свое время не распознали. Еще нет понимания, что фундаментальная наука – это то, что меняет парадигмы, и наполняет справочники и энциклопедии. Это принципиальные положения, на которых потом по-новому развивается мир. И это очень важно.